Эволюция и хронология сюжета свернувшегося в кольцо хищника в восточноевропейском скифском зверином стиле Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ПЛЕМЕННОЙ МИР

© 2014

А. Р. Канторович

ЭВОЛЮЦИЯ И ХРОНОЛОГИЯ СЮЖЕТА СВЕРНУВШЕГОСЯ В КОЛЬЦО ХИЩНИКА В ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКОМ СКИФСКОМ

ЗВЕРИНОМ СТИЛЕ

Изображение хищника, свернувшегося в кольцо — один из ключевых сюжетов искусства скифо-сибирского звериного стиля. На основе морфологической классификации изображений и хронологии соответствующих погребальных комплексов автор выявляет и описывает 9 типов, объединяющих все ныне известные изображения свернувшегося хищника VII—IV вв. до н.э. в рамках восточноевропейского локального варианта скифо-сибирского звериного стиля (всего 66 оригинальных изображений). На основе типологии дифференцированы 2 базовые диахронные тенденции в реализации данного сюжета. Поставлены вопросы об истоках сюжета свернувшегося в кольцо хищника в скифском зверином стиле в целом и в рамках его восточноевропейского варианта.

Ключевые слова: Восточноевропейский вариант скифского звериного стиля, сюжет свернувшегося хищника

Изображение хищника, свернувшегося в кольцо, — один из базовых сюжетов скифо-сибирского звериного стиля и, соответственно, одна из наиболее популярных тем исследований в данной сфере. Помимо большого количества работ, посвященных семантике этого сюжета, проблемам его истоков, характеристике локальных групп или отдельных изображений свернувшегося хищника1, в последние годы предпринимаются усилия по учету и анализу всего массива совокупности изображений «хищника в кольце» — как на пространстве скифо-сибирского мира в целом2, так и в рамках отдельных его регионов или групп регионов3. В русле этой традиции написана и данная статья, основу которой составили результаты систематизации всех опубликованных на сегодняшний день изображений свернувшегося хищника, происходящих с территории скифской археологической культуры, иначе говоря — из восточноевропейской зоны скифо-сибирского звериного стиля

Канторович Анатолий Робертович — доцент кафедры археологии исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. E-mail: kantorovich@mail.ru

1 См., например, Шкурко 1969; Ильинская 1971; Баркова 1983; Раевский 1985, 118, 119; Чере-мисин 1987; Зуев 1994.

2 Васильев 2000, Полидович 1994, 2001, Королькова 2006.

3 Курочкин 1993, 59-63, рис.1; Богданов 2006.

(охватывает территории степного, лесостепного и северокавказского локальных вариантов скифского звериного стиля4).

Изучение сюжета свернувшегося хищника осуществлялось в рамках единой иерархической классификационной системы, разработанной автором для систематизации всех ныне известных образов, сюжетов и мотивов восточноевропейского скифского звериного стиля5. В процессе классификации дифференцировались (на основании многоуровневого применения образно-видовых, композиционных и стилистических критериев) образные классы, далее сюжетные группы и отделы и, наконец, изобразительные типы и (при необходимости) варианты. Всего нами было классифицировано 2169 оригинальных изображений (не считая копий и зеркальных отображений, как полнофигурных, так и pars pro toto), выполненных в канонах скифо-сибирского звериного стиля6. В их числе было выявлено 581 изображение хищника, 66 из которых представляют хищника, свернувшегося в кольцо (это 11,3% от общего количества изображений хищника и 3,04% от общего массива оригинальных изображений восточноевропейского скифского звериного стиля).

Эти 66 изображений образуют 9 типов, дифференцированных на основе морфологических показателей. Критерием различения типов была совокупность особенностей моделирования изображения, трактовки анатомических деталей и декорирования изображений. Данные 9 типов группируются в 2 отдела, универсальных для всей классификационной системы, для всех полнофигурных изображений животных в скифском зверином стиле: I отдел — изображения животных с головой, однонаправленной с туловищем; II отдел — изображения животных с повернутой головой (либо назад, либо вполоборота, либо анфас и т.д.).

К I отделу относятся 8 из 9 типов изображений свернувшегося в кольцо хищника, ко II отделу — 1 тип, составленный единственным изображением.

Как показала классификация, более половины изображений (47 из 66) относятся к двум стадиально последовательным типам, определяющим две базовые тенденции в иконографии свернувшегося хищника в восточноевропейском скифском зверином стиле.

Первый из этих типов — древнейший и наиболее разработанный тип свернувшегося в кольцо хищника — можно именовать «Келермесско-яблоновским»7 (рис. 1). К данному типу относятся 27 изображений, которые оформляют в основном

4 Под северокавказским вариантом скифского звериного стиля подразумеваются в первую очередь многочисленные прикубанские изображения, выполненные в соответствующем духе (невзирая на то, были ли конкретные мастера скифами, меотами или кем-либо еще), а также уже весьма представительный массив изображений из Центрального Предкавказья, включая Ставрополье.

5 См. об основных принципах классификации: Канторович 2011, 34-37.

6 Это практически все опубликованные до 2012 года (включительно) изображения 2-й четверти VII — начала III в. до н.э., отвечающие критериям скифского звериного стиля (о принятых критериях см.: Канторович 2011, 29-38). По возможности были учтены и публикации 2013 года. Кроме того, в состав источника вошел и ряд неопубликованных изображений, являющихся результатом собственных раскопок автора или же раскопок, соавтором которых он является (с любезного разрешения соавторов раскопок). См. подробнее: Канторович 2014, 49-52.

7 Типы именовались по местонахождению предметов с изображениями, либо эталонными для иконографии данного типа, либо маркирующими крайние пространственные или временные границы.

Рис. 1. Келермесско-яблоновский тип изображений свернувшегося хищника. 1-2 — Келермес, курган 2/В, набор коня 7 (Галанина 1997, кат. 258, 259, табл. 16, 22); 3-5 — Келермес, курган 24, разрозненные уздечные принадлежности (Галанина 1997, кат. 374, 375, 376, табл. 16, 24; 6 — Келермес, курган 1/Ш (Галанина 1997, кат. 2, табл.7); 7-8 — Келермес, курган 1/Ш (Галанина 1997, кат. 13, табл.3): 9 — Келермес, 2/В (Галанина 1997, кат. 223, табл. 31); 10 — Краснодарский музей, происхождение неизвестно (КМ 302/116, фото А. Р. Канторовича; впервые опубликовано: Переводчикова 1984, рис. 2, 1);

11 — Краснодарское вдхр., случ. находка (Пьянков, Тарабанов 1997, рис. 4, 1); 12 — хутор Грозный у г. Майкопа, случайная находка (Канторович, Эрлих 2006, кат.43); 13 — хутор Степной у г. Гудермес, курган, находка в ходе нивелировочных работ (Ильинская, Тере-ножкин 1983, 47, рис. 3); 14 — Дарьевка, курган 2 (Бобринский 1894, фиг. 13); 15, 16 — Новоалександровка, курган 7, погребение 8: 15 — хищник на клюве птицы, 16 — хищник вокруг глаза птицы (Кореняко, Лукьяшко 1982, 155, рис. 6, 2); 17 — из погребения на Темир-горе (Яковенко 1976, 129); 18 — Южное погр-е кургана 1 у хут. Красное Знамя (Петренко 2006, кат.88); 19 — Яблоновка, Каневский уезд, раскопки Д. Я. Самоквасова 1876 г. (Самоквасов, Альбом, № 1856); 20 — Волковцы, курган 2 1897-1899 гг. (Ханен-ко, Ханенко 1899, табл.Х^, 316); 21 — Новозаведенное-11, к.16, набор коня 1 (Петренко, Маслов, Канторович 2000, рис. 4, 5); 22 — с. Константиновка Мелитопольского района Запорожской обл., II курганная группа, курган 2, погребение 3 (Либеров 1951, 141-142, рис. 45, д); 23 — могильник Фаскау, собрание А. С. Уварова (Мошинский 2010, кат.231); 24 — Нартан, курган 21 (НМ КБР, № 8050/1426, фото А. Р. Канторовича; впервые опубликовано: Батчаев 1985, табл. 51, 20); 25 — бляха из ГАИМК, происхождение неизвестно (Государственный Эрмитаж, ГЭ 1900/35, фото А. Р. Канторовича); 26 — покупка в Майкопе в 1915 г. (Государственный Эрмитаж, ГЭ 2514/53, фото А. Р. Канторовича; впервые опубликовано: Ильинская, Тереножкин 1983, 53, рис. 15, 18); 27 — курганная группа Се-мигорье, сборы на месте разрушенного кургана № 46 (Канторович, Шишлов 2014, рис.4).

предметы конского снаряжения и вооружения, а именно8: костяные пронизи для перекрестных ремней (1-5), костяные цилиндрические пронизи (21), бронзовые уздечные бляхи (20, 22, 25), золотую наременную обкладку — портупейную деталь ножен (6), золотую накладку на щит или горит (7, 8), костяные (12, 14, 24) и бронзовые (13, 23, 26, 27) бутероли ножен меча, костяное налучье (15, 16). Украшены также изделия иного назначения — костяная бляха (17), костяной перстень-печатка (18), бронзовые бляшки — центральные ручки бронзовых зеркал (9-11).

Эти предметы происходят в основном с территории Прикубанья (1-12, 26, 27) — в большинстве из Келермесских курганов, — а также с территории Ставрополья и Центрального Предкавказья (13, 18, 21, 23, 24), Крыма (17), Нижнего Подонья (15, 16), Нижнего Поднепровья (22) и Среднего Поднепровья (14, 19, 20); один предмет неизвестного происхождения (25)9.

Видовая атрибуция. В изображениях Келермесско-яблоновского типа представлен хищник, относительно короткоголовый и тупомордый (т.е. кошачий).

Моделировка и композиция. Изображения моделированы в высоком, порой почти скульптурном рельефе — одностороннем (1-12, 16-22, 25) или двустороннем (13-15, 23, 24, 26, 27). Фигура строго профильная (при односторонне-рельефном исполнении) или как бы сложенная из двух строгих профилей (при двустороннем исполнении), вписана в круг, овал, полукруг или полуовал. Вся фигура компактная, композиция центростремительная, поскольку хищник показан с укороченными

8 Конкретные местонахождения предметов с изображениями каждого типа и источники иллюстраций указаны в подписях к рисункам. Указанные в тексте порядковые номера изображений соответствуют номерам изображений на рисунках.

9 В публикации В.А. Ильинской и А. И. Тереножкина указано, что данная бляха происходит из «окрестностей г. Майкопа» (Ильинская, Тереножкин 1983, рис. на с.52, подпись). Однако согласно картотеке Государственного Эрмитажа, где хранится эта вещь (шифр ГЭ 1900/35), указано, что ее происхождение неизвестно, а до 16.01.1924 бляха находилась в ГАИМК «в бывшем разряде Скифии и Сарматии» (благодарим А. Ю. Алексеева и Т. В. Рябкову за любезное содействие в ознакомлении с данными материалами).

и утолщенными предплечьем и стопой, либо близко подведенными к шее и туловищу (почти без свободного пространства), либо примыкающими к шее и туловищу, либо заходящими на шею и туловище, частично перекрывая их. Соотношение передних и задних ног в их нижней части может быть различно: в зависимости от композиции туловища ноги могут идти последовательно (по дуге) (1, 14, 16, 23, 27), параллельно и противонаправленно друг другу в рамках контура (при том, что и та, и другая идут вперед вдоль туловища) (2, 6, 9-11, 13, 22, 25) или же перпендикулярно друг другу (3-5, 7, 8, 12, 15, 17, 19, 20, 21,

24, 26). В краснознаменском изображении (18), видимо в силу композиционной недоработки, передняя нога хищника уместилась внутри контура фигуры, а идущая за ней по дуге задняя нога была обведена вокруг фигуры с внешней стороны, так что уперлась кольчатой лапой в основание хвоста.

Трактовка анатомических деталей. Зверь показан с закрытой, реже чуть приоткрытой пастью, без зубов, с широким ухом, находящимся на одной прямой линии с глазом и ноздрей. Голова складывается из кружков и овалов, формирующих глаз, ноздрю, пасть, щеку (скулу), а также ухо. Ноздря, глаз и ухо хищника, как правило, примыкают или почти примыкают друг к другу. Глаз округлый. Ухо округлое, овальное или овально-подтреугольное, лишь в двух случаях треугольное (21, 23), оно часто оформляется в виде подошвы копыта (3-5, 9, 11, 14, 15, 23, 24,

25, 27). Ноздря чаще большая, соразмерная глазу, уподобленная глазу или уху, соответственно чаще округло-овальная, редко овально-подтреугольная (23, 24, 27). Пасть в тех случаях, когда она не слита с ноздрей, уподоблена и симметрична ноздре, т.е. подковообразная или овальная. При этом пасть и ноздря в тех случаях, когда они подтреугольные, могут сливаться в сердцевидную фигуру, напоминающую раздвоенное копыто (15, 24, 27). Щека округлая или овальная, уподоблена глазу. При этом налицо тенденция экономии места и реализации компактной схемы за счет эти деталей. Это достигается заменой пасти и щеки другими анатомическими деталями: пасть часто замещается овальным или округлым окончанием хвоста, заходящего под ноздрю (1-3, 5, 17, 26), а щека — окончанием передней лапы (3, 5, 7, 18, 23). В отдельных же случаях пасть сведена к минимуму (13, 19, 20) или вовсе не обозначена, т.е. слита воедино с ноздрей (4, 12, 16, 23, 27). Шея, лопатка, туловище, бедро и ноги достаточно мощные, исключая хищника на бутероли из Дарьевки (14), у которого нехватка места привела к атрофии задней ноги, которая дана коротким завитком, поджатым к бедру и тем самым напоминающим второй хвост10. Шея, лопатка, туловище и бедро, как правило, имеют гладкую поверхность, и лишь у хищника на зеркале у Краснодарского водохранилища (11) участок укороченного туловища между лопаткой и бедром покрыт поперечным рифлением (имитация шерсти?). Лопатка и бедро чаще акцентированы полуовалом, но могут и не выделяться рельефно, а только контурно (13, 14, 16), а в одном случае обозначены рельефными кружками с впадиной (23).

Лапы (т.е. окончания ног), как правило, оформлены кружком или петлей (чаще с округлой впадиной посередине), за несколькими исключениями, которые предусматривают рельефную передачу пальцев (15, 19, 20). Аналогично оформлено

10 Эта атрофия ноги привела А. И. Шкурко к заключению, что задняя нога в дарьевском изображении либо вовсе не показана, либо неестественно вывернута (Шкурко 1969, 34).

и окончание хвоста, исключая случаи, когда он практически не отображен (6, 11, 21) или зооморфно трансформирован (23). Зад, как правило, подведен близко к морде, так что между ними оставлено лишь узкое пространство, в которое пропущен хвост, замыкающий контур фигуры и заходящий внутрь; исключение в этом отношении составляют два изображения:

1) зверь из Фаскау (23), хвост которого как бы завернут назад, на спину (ср. изображения хищников с загнутым вверх хвостом типа пантеры на бляшках из 6-го Краснознаменского кургана11), идет в направлении головы, повторяя дуговидную линию спины и на конце загибается вовнутрь, опираясь на лопатку, причем в целом хвост трансформирован в голову и шею водоплавающей птицы;

2) хищник из Краснознаменских курганов (18). Здесь хвосту не нашлось место в общем контуре, и он отходит вовне, перпендикулярно фигуре.

Отдельным изображениям данного типа свойственны зооморфные превращения (помимо вышеуказанного оформления уха в виде подошвы копыта, свойственного почти половине изображений Келермесско-яблонов-ского типа). В одном случае — на бутероли из Фаскау (23) — в виде подошвы конского копыта выполнено укороченное туловище зверя между лопаткой и бедром; в этом же изображении хвост хищника, как уже сказано, превращен в шею и голову водоплавающей птицы (образ кобанского стиля), а сочетание кружка (оформляющего лопатку хищника) с передней ногой (наложенной на шею хищника и заканчивающейся завитком лапы), возможно, представляет собой голову хищной птицы с закрученным клювом. Кроме того, изображения Келермесско-яблоновского типа в двух случаях являются не объектом, а субъектом (элементом) зооморфного превращения или приставления, будучи включенными в более крупные изображения кошачьего хищника (Келермесская пантера) (7, 8) или птицы (Новоалександровка) (15, 16).

Иконографическая динамика. Иконографическую основу типа, его ядро составляют изображения, в которых наиболее четко проявляются видовая идентичность (семейство кошачьих), компактность, композиционная замкнутость, рельефность, важнейший для «скифской архаики» композиционный принцип «ухо-глаз-ноздря на одной линии» и другие характерные черты типа. По этим признакам к «ядру типа» надо относить следующие изображения: келермесские (19, 11), темиргоринское (17), из хутора Грозного (12), нартанское (24) и на бляхе из ГАИМК (25); к ним примыкает краснознаменское изображение, которое при этом демонстрирует композиционные отклонения от нормы, обусловленные пространственными ограничениями украшаемой вещи и, возможно (с учетом его ранней датировки — см. ниже), еще неустоявшейся иконографией (18). Остальные изображения Келермесско-яблоновского типа обнаруживают различные упрощения, схематизации — см. фигуры на ручках кубанских зеркал (10, 11), Новоалександровка (15, 16), Константиновка, Дарьевка (22), Семигорье (27), бутероль из Майкопа (26), Гудермес (13), связанные с искажениями в ходе заимствований; либо, напротив, возникает усложнение, дополнение новыми деталями, обусловленное влиянием местной кобанской зооморфной традиции (бутероль из Фаскау-23).

11 Петренко 1989, табл. 87, 76; 2006, табл. 74, 102, кат. 178

В конце эволюционного ряда находятся волковецкое (20) и яблоновское (19) изображения. Они демонстрируют существенную схематизацию в трактовке туловища, полный отказ от стилизации лап в виде кружков и завитков, относительное уменьшение размеров головы и уха.

Тем самым волковецкое и яблоновское изображения оказываются уже на грани со вторым крупнейшим типом (Кулаковско-ковалевский тип, см. ниже), определяющим, наряду с Келермесско-яблоновским, иконографию свернувшегося в кольцо хищника в восточноевропейском скифском зверином стиле. Между тем в рамках Кулаковско-ковалевского типа представлен хищник, относящийся скорее к семейству волчьих (см. ниже), моделированный, как правило, в одностороннем рельефе, с прорезями, отделяющими туловище, шею и хвост от ног, в более свободной, нежели в Келермесско-яблоновском типе, анатомической компоновке, с детализацией и с более частыми зооморфными превращениями. То, что волковецкое и яблоновское изображения находятся на грани с этим типом, свидетельствует либо о воздействии иконографии Кулаковско-ковалевского типа на Келермесско-яблоновский тип на его завершающей стадии, либо о влиянии натурализма античного стиля.

Хронология. Предельные рамки Келермесско-яблоновского типа определяются как 2-я четверть VII — 1-я половина V в. до н.э.

Terminus post quem при этом составляют датировки изображений, формирующих иконографическое «ядро» типа и, соответственно, являющихся наиболее ранними в его пределах. Это фигуры из Краснознаменских (18), Келермесских курганов (1-9, 11) и Темир-горы (17).

Вышеуказанная начальная позиция этих изображений в иконографической динамике Келермесско-яблоновского типа подкрепляется и ранними датировками соответствующих комплексов в рамках данного типа. Южное погребение кургана 1 у хут. Красное Знамя по бронзовой обкладке дышла колесницы с изображением Иштар датировано В. Г. Петренко временем Ашшурбанапала, т.е. серединой — 3-й четвертью VII в. до н.э.12. Келермесские курганы 1/В и 2/В «по погребальному инвентарю вплотную примыкают к старейшим погребениям Краснознаменской группы, с которыми они, по-видимому, составляют единый хронологический пласт»13. Л. К. Галанина, дифференцировав на базе тщательной типологии изделий и с учетом переднеазиатских импортов и влияний раннюю (курганы Веселовского)14 и позднюю группу (курганы Шульца) Келермесских курганов, в своей основной монографии по данной группе отнесла древнейшие курганы Келермеса (курганы 1 и 2 Веселовского) к 660-640 гг. до н.э.15, а курганы

12 Петренко 2006, 108-109.

13 Галанина 1983, 52-53.

14 В частности, охарактеризовав I группу из выявленных ею шести комплектов конского снаряжения, в том числе «золотую шестерку» коней из кургана 1/В, Л. К. Галанина пришла к выводу о том, что «появление в Прикубанье анализируемого конского убранства находится в непосредственной связи с переднеазиатскими походами скифов» (Галанина 1983, 40).

15 Галанина 1997, 184-192; ср. Алексеев 2003, 103-107. Тем самым исследовательница несколько углубила предложенную ею же ранее датировку Келермесских курганов Веселовского 3-й четвертью VII в. до н.э. (Галанина 1983, 37, 53).

Шульца поместила в пределах 2-й половины VII в. до н.э.16; А. Ю. Алексеев позиционирует курганы Шульца не позднее 620-х гг. до н.э.17

Впрочем, недавно А. Ю. Алексеев и Т. В. Рябкова, не подвергая кардинальному пересмотру установленную Л. К. Галаниной верхнюю хронологическую границу Келермесского могильника и в целом датировку курганов Шульца, в то же время предложили удревнить нижнюю хронологическую границу Келермес-ского могильника и соответственно дату ранней группы (курганы Веселовского) до времени ранее 670-х гг. до н.э. (первое упоминание переднеазиатских походов скифов в ассирийских источниках), не исключая и VIII в. до н.э. Исследователи опираются на калиброванные радиокарбонные датировки Келермесского кургана № 31 (он же — курган 2/В) 810-540 гг. до н.э., а кургана № 24 (он же — курган 3/Ш или 4/Ш) — 760-390 гг. и сомневаются в ближневосточном происхождении торевтики из курганов Веселовского18. В результате по хронологии А. Ю. Алексеева и Т. В. Рябковой возникает не менее чем 30-летний разрыв между старшей и младшей группами Келермесских курганов, а в целом сооружение шести курганов единой Келермесской группы со сходным погребальным обрядом растягивается как минимум на целое столетие19.

На данный момент мы остаемся приверженцами хронологии Келермесских курганов, обоснованной Л. К. Галаниной в ее основной монографии 1997 г.20

Датировка Темир-горы VII веком до н.э. по родосско-ионийской ойнохое 2-й половины VII в. до н.э. не вызывает сомнений, при наличии дискуссии, относить ли саму ойнохою и весь данный комплекс к 3-й четверти этого столетия (традиционное и более обоснованное мнение)21 и, уже, к 640-630 гг. до н.э.22 или же к последней четверти VII в.23

Возможно, с краснознаменским, келермесскими и темиргоринским изображениями надо хронологически сближать сходные с ними фигуры из хутора Грозного, нартанскую и на бляхе из ГАИМК.

Следом за этими изображениями в хронологическом ряду из объективно датируемых следуют келермесские (из курганов Шульца), новозаведенское и новоалександровское. О датировке курганов Шульца — поздних курганов Келер-месской группы — уже было сказано. Комплекс из кургана 16 Новозаведенского могильника датируется достаточно четко находкой фрагментов двух ионийских сосудов (ойнохои и чаши) 610-590 гг. до н.э.24 С данным комплексом, т.е. с концом VII — началом VI в. до н.э., как мы уже видели, синхронизируется Келермесский курган № 24. Комплекс из Новоалександровки (к.7, погр.8) содержит амфору, которую публикаторы атрибутировали как самосскую и вслед за И. Б. Брашинским

16 Галанина 1997, 184-192.

17 Алексеев 2003, 103-104, 295.

18 Алексеев, Рябкова 2010, 243-245.

19 Эта позиция дублируется затем в работе Л. К. Галаниной и А. Ю. Алексеева (Галанина, Алексеев 2010, 186-187).

20 Галанина 1997, 184-192. Аргументы против попытки А. Ю. Алексеева и Т. В. Рябковой скорректировать эту хронологию см.: Канторович 2012, 366-367.

21 Копейкина 1972, 156.

22 Алексеев 2003, 295.

23 Масленников 2001, 301.

24 Петренко, Маслов, Канторович 2000, 238-241, 247, рис.1, 1.

датировали в рамках 2-й половины VI — начала V в. до н.э.25 Однако С. Ю. Монахов определил данную амфору как милетскую, вариант I-C, который датируется им в рамках второй-третьей четверти или, уже, середины VI в. до н.э.26

Бутероль из Фаскау датируется А. П. Мошинским широко, но все же в пределах «скифской архаики», в диапазоне VII-VI вв. до н.э.27. Что касается упрощенных, схематизированных или, напротив, усложненных изображений на ручках кубанских зеркал, а также из Константиновки, из Дарьевки, из Майкопа (покупка), из Гудермеса и на бляхе из ГАИМК, они могут датироваться в рамках всего вышеуказанного диапазона 2-й четверти VII — 3-й четверти VI в. до н.э. Зеркало — случайная находка у Краснодарского водохранилища — датируется Т. М. Кузнецовой по морфологическим показателям 2-й половиной VI в. до н.э.28

Комплекс из кургана 2 ус. Волковцы раскопок 1897-1898 гг., с учетом находки в данном комплексе крестовидной бляхи «ольвийского типа», был отнесен к 1-й половине V в. до н.э.29 При этом сама данная бляха «ольвийского типа» была использована не как застежка колчана, а как элемент конской узды, что указывает, по мнению Ю. Б. Полидовича, на ее позднюю позицию в ряду крестовидных блях.30 Соответственно волковецкое изображение Келермесско-яблоновского типа на округлых бляхах и близкое ему яблоновское определяют terminus ante quem этого типа, что, как мы видели, вполне соответствует их позиции

во внутритиповой иконографической эволюции.

***

В русле иконографии Келермесско-яблоновского типа находится изображение из Старшей могилы, оформляющее бронзовую бутероль ножен меча (рис. 2). В свое время А. И. Шкурко четко идентифицировал его как свернувшегося хищника31. Лишь крайняя композиционная оригинальность этого изображения, обусловленная модулем оформляемой вещи (в соответствии с контуром очень длинной бутероли хищник показан с зауженным туловищем и с крайне удлиненными задней и передней ногой, прямыми и близко подведенными к столь же длинным и тонким шее и туловищу), заставляет выводить его за рамки Келермеско-ябло-новского типа и относить к особому типу «Старшая могила». Курган Старшая могила с учетом наличия архаичных ритуальных ножей и по другим основаниям датирован А. Ю. Алексеевым 2-й половиной VII в. до н.э.32

К Келермесско-яблоновскому типу, вероятно, восходят и изображения, оформляющие бронзовые крестовидные бляхи так называемого «ольвийского типа» (рис. 3, 1, 2, 5), в том числе обтянутые золотым листом (рис. 3, 3, 4) — вероятно, атрибуты колчана, а также бронзовые уздечные бляхи (рис. 3, 6, 7). Здесь представлен относительно короткоголовый и узкомордый хищник, с хоботовидной

25 Кореняко, Лукьяшко 1982, 157, рис. 8.

26 Монахов 2003, 32, табл. 17, 5.

27 Мошинский 2010, 198.

28 Кузнецова 2002, 325.

29 Ильинская 1968, 49, 78.

30 Полщович 2000, 10.

31 Шкурко 1969, 31-32.

32 Алексеев 2003, 53, 295.

Рис. 2. Изображения свернувшегося хищника. Тип «Старшая могила» 1 — Старшая могила (фото: Самоквасов, Альбом, № 1364; рисунок: Шкурко 1969, рис.1).

верхней челюстью, с округлым или овальным ухом (скорее, семейства кошачьих). Эти изображения составляют отдельный тип, к которому относятся 7 оригинальных изображений, происходящих с территории Нижнего Побужья (1), Нижнего Подонья (2), Нижнего Поднепровья (4), Среднего Поднепровья (3, 5, 6) и Прикубанья (7). Данный можно именовать «Ольвийско-басовским»33. Возможно, этот тип обязан своим появлением, с одной стороны, композиционному модулю Келермесско-яблоновского типа, с другой — влиянию композиционной схемы стоящих на полусогнутых ногах кошачьих хищников типа Келермесской пантеры и наверший рукоятей зеркал «ольвийского типа» (на вторую линию влияния уже указывала С. И. Капошина34).

Хронология Ольвийско-басовского типа в предельных рамках — 2-я четверть VI — начало V в. до н.э., что определяется датировкой ольвийского изображения, происходящего из комплекса (погребение 12 1910 г.), дата которого по наконечникам стрел и бронзовой рифленой застежке колчана — 2-я четверть VI — начало V в. до н.э.35 или, по другой версии, по тем же основаниям — не позднее 2-й четверти VI в. до н.э.36 Эта датировка распространяется на все крестовидные

33 Видовую оригинальность и иконографическую близость образов хищников на «ольвийских» бляхах отмечал и Ю. Б. Полидович (Полщович 2000, 3; см. также Полидович 2009). Исследователь уже обратил внимание на то, как похожа на «ольвийские» изображения фигура хищника, оформляющая уздечные бляхи из Басовки, к.482 и бляха «из г. Майкопа» (Полщович 2000, 3-4). В отношении «бляхи из Майкопа» необходимо исправить давнюю ошибку, допущенную в первой публикации этой вещи в книге В. А. Ильинской и А. И. Тереножкина. Здесь в качестве местонахождения указаны «окрестности г. Майкопа» (Ильинская, Тереножкин 1983, рис. на с.52, подпись). Однако нами при недавнем визуальном изучении данной бляхи и связанной с ней документации в Отделе археологии Восточной Европы и Сибири Государственного Эрмитажа (это стало возможным благодаря любезному содействию А. Ю. Алексеева и Т. В. Рябковой) было обнаружено, что бляха (шифр: ГЭ Дн 1901) происходит «из окрестностей с. Водяного Мелитопольского уезда Таврической губернии» (Дело Архивной комиссии 1901, № 109) .

34 Капошина 1956, 178, 179.

35 Капошина 1956, 174-175, рис.17, 1, 2.

36 Полш 1987, 29.

бляхи «ольвийского типа». Это подкрепляется датировкой аналогичной бляхи из погребения 3 кургана 3 могильника Аксай-I в Нижнем Поволжье37, происходящей из комплекса с античной амфорой, расписанной красной краской и относящейся

к середине — 2-й половине VI в. до н.э.38

Рис. 3. Ольвийско-басовский тип изображений свернувшегося хищника 1 — Некрополь Ольвии, погр. 12 (1910 г.) (фото: Borovka 1928, pl. 9); рисунок по фото; 2 — бляха из Азовского музея (Дугино, случайная находка) (L' or des Amazones 2001, cat.16);

3 — с.Деревки, курган 13, «Могила Опишлянка» (На краю Ойкумены 2002, кат.450);

4 — с. Гусарка (Gold der Steppe 1991, cat.93); 5 — Волковцы, курган 2 (1897 г.) (Scythian Gold 1999, 158, cat. 48); 6 — Басовка, курган 482 (Галанина 1977, табл. 25, 2, 4); 7 — из окрестностей с. Водяного Мелитопольского уезда Таврической губернии г. Майкопа (фото А. Р. Канторовича по: ГЭ ДН 1901; рисунок: Ильинская, Тереножкин 1983, 53, рис. 17).

37 Дьяченко и др. 1999, рис. 5, 2.

38 Дьяченко и др. 1999, 108, рис. 5, 1; Алексеев 2003, 202.

Рис. 4. Роменский тип изображений свернувшегося хищника 1 — Курганы Роменского уезда, раскопки Мазараки (Ханенко, Ханенко 1899, табл.ХХХ! № 512).

Возможно, с влияниями иконографии Келермесско-яблоновского типа связано и происходящее с территории Среднего Поднепровья изображение, составляющее отдельный «Роменский тип» (рис. 4). Здесь представлен хищник, короткоголовый и тупомордый, с широким коротким полуовальным ухом (т.е. кошачий). Это изображение гравировано на корне кабаньего клыка, на острой части которого изображена птичья голова. Здесь возможно и влияние савроматского и даже южносибирского искусства, учитывая объект украшения — кабаний клык. Е. Ф. Ко-ролькова (Чежина), составившая наиболее полную сводку орнаментированных кабаньих клыков, предполагает их распространение с востока, с территории Южной Сибири, на Южное Приуралье, Нижнее Поволжье и далее на запад39; характерно, что длинноклювая птичья голова, оформляющая острый конец роменского клыка, сооотносится исследовательницей не только с аналогией на клыке с Нижнего Повожья, но в еще большей мере с Алтаем и Тувой40. Налицо здесь и воздействие античной орнаментики: пространство в центре фигуры между задней ногой заполнено трехлепестковой пальметкой, обрамленной волютами, одной из которых является задняя лапа хищника, а вторая, симметричная ей волюта, превращена в птичью голову и наложена на бедро.

В соответствии с хронологией, разработанной Е. Ф. Корольковой для орнаментированных кабаньих клыков, а также их бронзовых моделей41, ромен-ский клык относится к концу VI — 1-й половине V в. до н.э. Эта датировка соответствует стилистике роменского изображения, сочетающего архаичные черты иконографии кошачьего хищника Келермесско-яблоновского типа с влиянием на скифский звериный стиль античной орнаментики, которое началось уже в период «скифской классики»42.

39 Чежина 1991, 37; Королькова 2006, 124.

40 Королькова 2006, 111.

41 Королькова 2006, 121; ср. Яковенко 1969, 207.

42 А. И. Шкурко даже допускал возможность производства данного изделия в одном из северо-понтийских центров — см. Шкурко 1969, 36.

Рис. 5. Ольвийский тип изображений свернувшегося хищника 1 — Некрополь Ольвии, погр. 15 (1912 г.) (Фармаковский 1914, табл.УШ, 2).

Наконец, композиционно и в трактовке лап с Келермесско-яблоновским типом связано изображение хищника с повернутой анфас головой, оформляющее золотые нашивные бляшки из Ольвии и составляющее особый «Ольвийский тип», относящийся уже ко II сюжетному отделу (рис. 5). Данный хищник — относительно короткоголовый, широкомордый и тупомордый, с короткими ушами (семейства кошачьих).

Все немногочисленные изображения свернувшихся хищников с головой анфас в скифо-сибирском зверином стиле, включая ольвийское, были собраны Е. С. Богдановым и Ю. Б. Полидовичем43. На сегодняшний день самая близкая (в территориальном отношении) композиционная аналогия ольвийскому изображению происходит с территории Казахстана — из комплекса у с.Чистый Яр, датируемого Ф. Х. Арслановой VI в. до н.э.44, остальные происходят из различных районов Китая и Монголии. Возможно, что эта необычная для Северного Причерноморья композиционная схема действительно могла прийти сюда из указанных регионов, но, пока не найдены промежуточные территориальные аналогии, не следует исключать и другие возможности. Так, если безусловно принимать идею семантической изначальности сюжета свернувшегося хищника, можно объяснять поворот головы животного на ольвийской бляхе как композиционное отклонение от основной схемы свернувшегося хищника Келермесско-яблоновского типа, — отклонение, возникшее либо в результате влияния схем идущего или лежащего в профиль кошачьего хищника в скифском искусстве (наподобие пантеры из Золотого кургана — см. ниже), либо как влияние греческого искусства, практиковавшего поворот головы анфас еще на коринфских вазах, или же передневосточного искусства, где этот ракурс также хорошо известен.

Хронология. Нижняя хронологическая граница погребального комплекса, откуда происходят ольвийские бляшки, определяется Б. В. Фармаковским по алебастровым вазам, предположительно происходящим из Навкратиса. Эти предметы датируются исследователем не ранее середины VI в. до н.э.45 Верхняя

43 Богданов 2006, табл.ХШ; Полидович 2008, рис.4.

44 Арсланова 1974, 77-83, рис.22.

45 Фармаковский 1914, 18-19, 26, табл. IV, 1, 2.

граница комплекса Б. В. Фармаковским не указана, но такие архаизирующие иконографические особенности ольвийского изображения, как композиционная компактность, мощные укороченные конечности, обозначение лап и хвоста кружками заставляют возводить его к иконографиии Келермесско-яблоновского типа. Вместе с тем, учитывая дату алебастровых ваз, а также нетипичную для местного скифского звериного стиля постановку головы ольвийского зверя, нельзя синхронизировать ольвийское изображение с ранними стадиями келермесского типа. Скорее надо отнести его к поздней фазе этого типа, представленной волковецким и яблоновским изображениями и, таким образом, датировать

ольвийское изображение в рамках середины VI — 1-й половины V в. до н.э.

***

Параллельно с Келермесско-яблоновским типом и, очевидно, независимо от его иконографии в конце эпохи «скифской архаики» возникает «Кулаковско-ковалевский тип», который развивается и широко распространяется уже в эпоху «скифской классики» (на всем ее протяжении), составляя вторую основную тенденцию реализации сюжета свернувшегося в кольцо хищника.

К данному типу относятся 20 изображений (рис. 6-9), в основном оформляющих предметы конского снаряжения — бронзовые уздечные бляхи (112, 14-19), за исключением двух случаев, в которых они помещены на предметы вооружения — на золотую обкладку ножен меча из Острой Томаковской могилы (13) и на бронзовую крестовидную бляху «ольвийского типа» из Енкивцов (20).

Рис. 6. Кулаковско-ковалевский тип изображений свернувшегося хищника (начало) 1 — курган Кулаковского (с. Долинное, курган 2), погребение 3, большая бляха (рис. А. Р. Канторовича по: ГЭ, Кр 1895, 10/2); 2 — Ковалевка (Ковпаненко, Бунятян 1978, 136, рис. 1, 39, фото А. Р. Канторовича в Институте археологии НАНУ); 3 — Журовка, курган 398 (Петренко 1967, табл. 31, 6); 4 — Басовка, курган 499 (Галанина 1977, табл. 26, 20-23); 5 — Макеевка, курган 491 (Галанина 1977, табл. 13, 4).

Рис. 7. Кулаковско-ковалевский тип изображений свернувшегося хищника (продолжение) 6 — Кнышевское городище (Гавриш 2000, рис. XXXV, 18); 7 — Протопоповка, курган 5 (Бандуровский, Буйнов 2000, рис. 56, 4-5); 8 — Частые, курган 8 (ВУАК) (Замятнин 1946, рис. 14,5); 9 — разрушенный курган у с. Староживотинное, комплекс не сохранился (Медведев 1999, рис. 54,1); 10 — Пантикапей, квадрат 29, штык 1, ритуальное захоронение коня (Толстиков 2011, 365-368, рис. 2).

Эти предметы происходят с территории Крыма (1, 10), Нижнего Побужья (2), Нижнего Поднестровья (12), Среднего Поднепровья (3-7, 20), Среднего Подонья (8, 9, 15, 19), Нижнего Поднепровья (13), Прикубанья (14, 17, 18), Ставрополья (11, 16) 46.

Видовая атрибуция. В изображениях Кулаковско-ковалевского типа представлен поджарый хищник с относительно узкими туловищем, шеей и ногами, с узкой и, как правило, длинной мордой, с открытой пастью, с узким листовидным или трапециевидным ухом. Очевидно, это волк47.

Моделировка и композиция. Изображения моделированы в одностороннем рельефе, с прорезями, отделяющими туловище, шею и хвост от ног, т.е. они

46 Местонахождения предметов с изображениями Кулаковско-ковалевского типа и источники иллюстраций указаны в подписи к рис.3.

47 Ср. аналогичную видовую атрибуцию: Шкурко 1969, 37; Ильинская 1971, 83-84; Яковенко 1976, 130-131; Королькова 2006, 74.

Рис. 8. Кулаковско-ковалевский тип изображений свернувшегося хищника (продолжение) 11 — Бурлацкое (Прокопенко 2005, рис.182,3); 12- с. Рэскэеций Ной (Новые Раскайцы), ограбленное погребение (Ьеу№1 1998, 31, fig.3, 13); 13 — Острая Томаковская могила (Артамонов 1966, табл.65-66); 14 — покупка 1903 г. в Майкопе (Конь и всадник 2003, кат.64); 15 — Частые курганы, курган 1 (ВУАК) (Либеров 1965, табл.22, 8); 16 — Грушевские курганы, раскопки Федотова 1881 г., курган 3 (Прокопенко 2005, рис.181,4); 17 — Елизаветинская, Краснодарский музей, КМ 2776 (Переводчикова 1984, рис.2,2).

ажурные, исключая фигуры на перекрестье рукояти меча и на крестовидной бляхе, для которых ажурная моделировка нецелесообразна (13, 20). Фигура строго профильная, вписана в замкнутый круг или овал. Нижние части ног всегда отделены от туловища пространством, как правило, параллельны или почти параллельны друг другу, упираются или почти упираются друг в друга (лапа передней — в пятку (предплюсну), лапа задней — в локтевой выступ), образуя замкнутый овал, повторяющий внешний контур фигуры; но в схематичных подражаниях ноги могут быть перпендикулярны (17, 18, 19). Зад отстоит на расстоянии от морды, соответственно контур замыкается хвостом, который продолжает изгиб спины, вытянут к носу хищника и упирается в него загнутым концом. Глаз и ухо, как правило, примыкают или почти примыкают друг к другу, тогда как ноздря находится на расстоянии, порой значительном, от глаза. Ухо облегает шею или отступает вверх от шеи (ноздря, глаз и ухо хищника находятся на прямой линии или же на ломаной линии, вершину которой составляет глаз).

Рис. 9. Кулаковско-ковалевский тип изображений свернувшегося хищника (окончание) 18 — Семибратнее городище, случайная находка (Новичихин 1998, рис. 1); 19 — Русская Тростянка, курган 10 (Либеров 1965, табл. 24, 20, 21); 20 — Енкивцы (Кулатова 1995, 130-147).

Трактовка анатомических деталей. Глаз округлый или овальный, чаще средних размеров, но может быть и сильно преувеличен (5, 6, 12, 13), вплоть до того, что, будучи концентрическим, занимает все пространство между ухом и пастью (17, 18). Ухо может быть сегментовидным (1, 2, 5, 6, 12), овальным или овально-треугольным (3, 4, 7-9, 10, 13-19), в одном случае в виде узкой полоски (11). Ноздря овальная или петлевидная, в единичных случаях не обозначенная (14, 16). Пасть чаще быть открыта незначительно, в подражательных изображениях широко, в виде лотоса (17-19). В устье пасти отображены зубы (исключая наиболее схематичные изображения, очевидно, являющиеся периферийными подражаниями — 15, 16): это клыки, замыкающие пасть и моделированные рельефной или скульптурной одной или двумя поперечными полосками, причем эта анатомическая деталь иногда превращается в декоративный элемент (14, 17-19). Лопатка и бедро, выделенные в контуре и рельефно, на фоне узких шеи и туловища выглядят мощными. Лопатка в отдельных случаях может быть акцентирована рельефным или оконтуренным полуовалом или сегментом (17-19). У большинства зверей, за исключением явно подражательных изображений (16, 19), вдоль шеи до лопатки проходит рельефная полоса или грань плоскостей, имитирующая напряженные шейные мускулы. Иногда эта полоса покрыта поперечным рифлением, очевидно, передающим шерсть (1, 2, 5, 6, 9, 12, 19), причем это рифление может проходить и по внешней стороне шеи (9) или же покрывать шею полностью (19). Полоса, аналогичная шейной, рифленая или гладкая, имитирующая, очевидно, шерсть на загривке зверя48, обрамляет с внешней стороны лопатку зверя; исключение опять-

48 Ковпаненко, Бунятян 1978, 66.

таки составляют подражательные изображения (14, 15, 17, 18) и изображение на Томаковском мече (13). Часто эта полоса завершается птичьей головой, отчетливо выраженной или схематизированной (1, 3-7, 10, 11, 12, 15), ее рудимент сохраняется в подражательных изображениях (14, 16). В одном случае (9) аналогичное рифление, имитирующее шерсть, присуще и участку туловища между лопаткой и бедром с внешней и внутренней стороны. Хвост, как правило, тонкий, гладкий, лишь в одном случае мощный и покрытый поперечным рифлением (1), закручен на конце и часто завершается более (1, 2, 9, 13) или менее (3, 5, 8) отчетливой птичьей головкой, иногда атавистичной (6, 7, 10, 12). Лапы хищника загнуты или закручены, но никогда не обозначены простым кружком, поскольку показаны с рельефно проработанными преувеличенными пальцами (от одного до трех).

Наиболее совершенным изображениям данного типа свойственно наличие дополнительных зооморфных изображений — трансформация лопатки и хвоста. Три изображения (1, 2, 9) выделяются обилием дополнительных зооморфных элементов, помимо упомянутой птичьей головы на конце хвоста. В частности, на Кулаковской бляхе (1) лопатка заполнена фигурой лежащего горного козла с головой, обращенной назад, причем его рог, завершающийся птичьей головой, одновременно играет роль рифленого обрамления лопатки. Кроме того, плечевой участок кулаковского хищника заполнен головой лося, его пальцы (три на каждой лапе) превращены в головы хищных птиц (загнутый коготь играет роль клюва, глаз показан кружком на подушечке лапы). Наконец, существенной особенностью кулаковской бляхи является изображение самцовых гениталий зверя (тестикул и пениса), акцентированное рельефной головкой птицы, клюв которой соответствует тестикулам. Пенис обозначен рельефной полоской, примыкающей к животу зверя. На ковалевской бляхе (2) на поверхности лопатки помещены три последовательно расположенных головки лосей. На бляхе из Староживотинного (9) лопатка и лапы превращены в головы хищных птиц.

Изображение из Русской Тростянки (19), помимо общего схематизма, специфично также тем, что ноги хищника здесь геометризированы и сведены к двум полоскам с крупными косыми каплевидными углублениями. Аналогично переданы окончания ног (лапы) грушевского хищника (16).

Весьма специфично енкивецкое изображение (20). Фигура гладкая, без рельефных или контурных акцентирований. Хищник показан с почти закрытой пастью, с маленьким глазом, с прямоугольно-трапециевидной шеей, с дуговидным узким туловищем и относительно мощными лопаткой и бедром, с ногами, укороченными и противонаправленными параллельно друг другу в нижней части. Лапы обозначены утолщением, пальцы не различимы. Контур замыкается мощным прямым хвостом, вытянутым не к носу хищника, а поверх морды к его лбу.

Характерно, что Ю. Б. Полидович вывел изображение свернувшегося хищника на енкивецкой крестовидной бляхе за рамки выделенной им иконографической группы образов хищников на «ольвийских» бляхах как ни с чем не сходное49. Нам представляется, что по видовым чертам и по композиционно-стилистическим признакам енкивецкое изображение относится к Кулаковско-ковалевскому типу, к его иконографической периферии.

49 Полщович 2000, 3.

Рис. 10. Изобразительная динамика Кулаковско-ковалевского типа и внешнее влияние на развитие его иконографии.

1-20 — изображения Кулаковско-ковалевского типа (номера изображений соответствуют номерам на рис. 6-9); А — Старший Ахмыловский могильник, погр. 23 (Збруева 1952, 37, табл. IV, 12); Б — Старший Ахмыловский могильник, погр.926 (Патрушев, Халиков 1982, табл.130, 1м); В — с. Пьяновка близ Бугуруслана (Чежина 1984, рис. 1, 1).

Иконографическая и пространственная динамика (рис. 10). Ядро, иконографическую основу типа составляют такие изображения, как кулаковское, ковалевское, пантикапейское и раскаецкое (рис.10, 1, 2, 10, 12); все они происходят с территории Северного Причерноморья. В них характерные черты типа наиболее устойчивы, данные изображения более высокого качества, чем остальные фигуры рассматриваемого типа, кроме того, в этих изображениях присутствуют зооморфные трансформации — отчетливые и (в кулаковском и ковалевском изображениях) достаточно сложные. К этим четырем изображениям примыкает «второй ряд» иконографии — более схематичные, очевидно подражательные изображения, с рудиментами зооморфных превращений: журовское, басовское, макеевское, из Частых курганов (курган 8 раскопок ВУАК), бурлацкое, староживотинное (рис.10, 3-5, 10-12). Все эти изображения происходят с территории, периферийной по отношению к Северному Причерноморью: это лесостепь

Поднепровья-Подонья и Ставрополье. То, что изображение из Частых курганов, а также макеевское, басовское и журовское являются переработкой «южного образца» (кулаковского изображения и ему подобных), уже было отмечено А. И. Шкурко50. В отношении староживотинного изображения на это указывал А. П. Медведев51, в то же время обративший внимание и на почти тождественное староживотинному изображение хищника на бляхе V в. до н.э. из погребения 23 Ананьинского могильника (рис.10, А). Действительно, два этих изображения отличает от других почти сплошное рифление туловища и шеи, а также укорочен-ность морды (черта кошачьего хищника), но при этом ананьинская фигура представляется вторичной в силу большего схематизма и геометричности. Возможно, староживотинное изображение возникло не только под синхронным скифским влиянием с юга, но и под одновременным воздействием с Поволжья, из ананьин-ской зоны, где еще в эпоху скифской архаики под воздействием скифо-сибирско-го звериного стиля (возможно, из Приаралья52) появились высококачественные трактовки свернувшегося кошачьего хищника (см. бляху из погребения 926 Старшего Ахмыловского могильника — рис.10, Б).

При этом мотив окаймления лопатки рифленым валиком, более отчетливый в степном Поднепровье, известен и за пределами восточноевропейского скифского звериного стиля (на бляхе из Зивие53, хотя здесь эта черта не столь ярко выражена — валик короче). В то же время данный мотив отсутствует в известных нам сибирских и прикубанских изображениях54. Отображение гениталий зверя в кулаковском изображении, в принципе не типичное для скифо-сибирского звериного стиля, по всей видимости, в данном случае является следствием влияния античной традиции.

Следующая стадия переработки иконографической модели Кулаковско-кова-левского типа — изображения из Частых курганов (курган 1 раскопок ВУАК), из с. Русская Тростянка55, майкопская покупка, с Семибратнего городища, из Елизаветинской, из Грушевских курганов (рис.10, 14-19). Эти изображения происходят с территории Среднего Подонья, Прикубанья и Ставрополья и демонстрируют постепенное вырождение иконографии данного типа. Это почти утратившие рельефность и «хищность» схематичные геометричные плоскостные изображения «мирного» хищника — беззубого (14-16) или же зверя, чьи зубы превратились в декоративный элемент (17-19).

Наконец, томаковское и енкивецкое изображения (рис.10, 13, 20) представляются тупиковыми ответвлениями в развитии данного типа еще на его ранней стадии. О специфике енкивецкого изображения (20) уже было сказано выше. Парное симметричное томаковское изображение (13), вероятно, представляет собой попытку вписать в контур свернувшегося хищника геральдическо-синтетическую сцену, заимствованную из античного или передневосточного

50 Шкурко 1969, 37.

51 Медведев 2001, 7.

52 Погребова, Раевский 2004, 50; Таиров 2003, 25-26.

53 Сорокин 1972, 75-78.

54 Ильинская 1971, 64-84; Переводчикова 1984, 20-30; Богданов 2006.

55 См. замечание А. И. Шкурко в отношении изображения из Русской Тростянки: «Реальный образ зверя почти потерян, как и связь с прототипом» (Шкурко 1969, 37).

искусства, но с применением элементов иконографии, сложившейся в рамках Кулаковско-ковалевского типа.

Хронология. Нижнюю хронологическую границу типа определяют объективные датировки таких изображений, как пантикапейское, происходящее из слоя конца VI — 1-й четверти V вв. до н. э.56, из кургана 8 группы Частых (раскопки ВУАК) (рубеж VI-V вв. до н.э. — прежде всего по длинным бронзовым жертвенным ножам57 или же начало V в. до н.э. — по бронзовым наконечникам стрел58) и из кургана 5 Протопоповки (2-я четверть V в. до н. э. — по пухлогорлой хиосской амфоре59). Для макеевского изображения имеется объективная датировка 1-й половиной V в. до н.э. — по самосскому лекифу рубежа VI-V вв. до н.э., чернофигурному килику и чернофигурной вазочке начала V в. до н.э., наконечнику копья 2-й половины VI в. до н.э. и колчанному набору 2-й половины VI — 1-й половины V в. до н.э.60 Кулаковское и ковалевское изображения можно датировать в совокупном интервале очень близких им пантикапейского и протопоповского изображений, т.е. в рамках конца VI — 1-й половины V в. до н.э. Это немного позднее, чем дата, предложенная для кулаковского комплекса Э. В. Яковенко (2-я половина VI — рубеж VI-V вв. до н.э.) на основании типов наконечников стрел и по иконографии вотивного скипетра (Яковенко, 1976, с.130).

Острая Томаковская могила включена А. Ю. Алексеевым в первую из выделенных им трех хронологических групп скифских памятников конца VI-V в. до н. э., отличающуюся от остальных целым рядом архаизирующих признаков в погребальном инвентаре и в стратиграфии; в конечном счете этот курган отнесен исследователем к концу VI — началу V в. до н.э.61 Это соотносится с нашим наблюдением о возможной ориентировке «мастера Томаковского меча» на изначальные образцы Кулаковско-ковалевского типа.

Дата енкивецкой бляхи, с учетом вышеприведенного датирования блях «ольвийского типа» и ее и периферийно-подражательного характера, может определяться в рамках конца VI — середины V в. до н.э.

Индикатором верхней хронологической границы типа является изображение из Частых курганов. Курган 1 группы Частых (раскопки ВУАК) датирован П. Д. Либеровым IV в. до н.э., и справедливость этой датировки подтверждается наличием в данном комплексе налобника с крючком, относящегося к категории изделий, которые в скифской культуре не могли бытовать ранее IV в. до н.э.62 Относительно другого среднедонского изображения — из кургана 10 группы Русская Тростянка — нет таких независимых хроноиндикаторов, сам комплекс датирован П. Д. Либеровым широко, в пределах ^ГУ вв. до н.э.63; однако ясно, что крайний схематизм этого изображения не позволяет отнести его ко времени ранее эталонных изображений данного типа, т.е. ранее середины V в. до н. э. Тот же принцип должен быть применен и к подражательным и схематичным

56 Толстиков 2011, 365-366.

57 Либеров 1965, табл. IX, 25, 28; рис. 2, 188-189.

58 Савченко 2009, 257.

59 Бандуровский, Буйнов 2000, 72.

60 Петренко 1967, 93; Галанина 1977, 29.

61 Алексеев 2003, 196-198, 296.

62 Канторович 2007а, 2007б.

63 Либеров 1965, табл. IX.

северокавказским изображениям (исключая вышеупомянутое бурлацкое, более близкое к иконографическому ядру данного типа): майкопская покупка, семибратнее, елизаветинское, грушевское изображения не могут датироваться ранее середины V в. до н. э. При этом применение косвенного объективного хроноиндикатора возможно в отношении грушевской бляхи, поскольку в комплексе с ней присутствует меч синдо-меотского типа, который следует отнести в рамках классификации В. Р. Эрлиха к 1-ому отделу, 1-ому подотделу, 1-ому типу. Мечи этого таксона появляются во 2-й половине V в. до н. э., наибольшее распространение получают в IV в. до н. э.64 Очевидно, в рамках 2-й половины V-IV в. до н. э. следует датировать и весь грушевский комплекс.

Таким образом, изучаемый Кулаковско-ковалевский тип датируется в рамках последней четверти VI — конца IV в. до н. э. Он начинает развиваться еще в конце эпохи «скифской архаики», но широко распространяется уже в эпоху «скифской классики», на всем ее протяжении.

При наличии природного прототипа (Canis lupus) на всех указанных территориях и при несомненной композиционной связи Кулаковско-ковалевского типа с Келермесско-яблоновским не следует исключать первичное возникновение этого типа под влиянием импульсов из савромато-сако-сибирской зоны, где сюжет

свернувшегося волка был хорошо известен (рис.10, В)65.

***

От второй базовой иконографической линии, представленной Кулаковско-ковалевским типом, также наблюдаются ответвления, образующие отдельные типы в восточноевропейском скифском зверином стиле. Несомненной модификацией является фигура, оформляющая бронзовую уздечную бляху, происходящую из кургана Кулаковского (рис. 11), т.е. из того же погребального комплекса, к которому относится вышеописанная бляха большего размера с изображением, являющимся одним из эпонимов Кулаковско-ковалевского типа. Здесь изображен свернувшийся хищник в полуовальном контуре с задней ногой под туловищем и с передней ногой, вывернутой наружу над туловищем и вытянутой вдоль шеи с внешней стороны животного. Шея и туловище изогнуты дугой, а прямая задняя нога, как хорда, замыкает дугу, концом вытянутой лапы подпирая пасть животного. При этом никакой «вывихнутости» задней конечности нет, и если мысленно согнуть заднюю ногу этого животного, она разместится аналогично ноге других свернувшихся хищников66. Это очевидный композиционный эксперимент, заставляющий при всем стилистическом сходстве с большой Кулаковской бляхой67 выделять малую Кулаковскую бляху в отдельный «Кулаковский тип».

Кроме того, наблюдается провинциальное центральнокавказское подражание Кулаковско-ковалевскому (а возможно, и Келермесско-яблоновскому) типу. Это 5 изображений, происходящих с территории Центрального Предкавказья

64 Эрлих 1991, 79-80, рис.1.

65 Ср. Ильинская 1971, 84; Яковенко 1976, 130.

66 В этой связи представляются неверными ранее известные суждения о «перевернутости» задней ноги этого животного по отношению к туловищу (Артамонов 1966, 30), равно как и о «вывихнутости» туловища (Яковенко 1976, 131-132).

67 В том числе и по такому признаку, как зооморфное превращение лопатки — в данном случае в голову лося, аналогичную голове лося на предплечье хищника на большой кулаковской бляхе.

1

Рис. 11. Кулаковский тип изображений свернувшегося хищника 1 — курган Кулаковского (с. Долинное, курган 2), погребение 3, малая бляха (Яковенко 1976, рис.7).

(рис. 12, 1—5), оформляющих бронзовые уздечные бляхи и формирующих тип, который можно назвать Кумбултинским — по наиболее четкому, более рельефному и подвергнутому зооморфной трансформации изображению, которое представляется первичным по отношению к остальным изображениям. Здесь изображен хищник неопределенной видовой принадлежности, со сглаженным туловищем и схематично трактованными анатомическими элементами.

Рис. 12. Кумбултинский тип изображений свернувшегося хищника

1 — с. Кумбулта (Мошинский 2010, кат.232); 2 — могильник Гастон Уота, погребение 19 (Мошинский 2006, рис.28, 8); 3 — могильник Фаскау (Мошинский 2006, рис. 28, 9); 4 — Луговой могильник, п.64/128 (Мунчаев 1963, рис. 29, 16); 5 — Луговой могильник, п.64/128 (Мунчаев 1963, рис. 29, 17).

Кумбултинский тип, вероятно, возник вследствие подражания в кобанском искусстве изображениям свернувшегося хищника скифского круга (как Келер-месско-яблоновского, так и Кулаковско-ковалевского типа), либо территориально близким «савроматским» изображениям свернувшегося хищника (рис. 16), чем и обусловлена его видовая неопределенность68.

Хронология Кумбултинского типа определяется в первую очередь датировкой верхнего слоя погребения 19 могильника Гастон Уота. Этот комплекс отнесен А. П. Мошинским по типам различных содержащихся в нем вещей к выделенному им горизонту дигорских погребений конца V — начала IV в. до н.э.69 Большое сходство кумбултинского и фаскауского изображений с бляхой из Гастон Уота позволило исследователю датировать их аналогично70. При этом кумбултинское изображение как первичное скорее должно быть отнесено к началу этого хронологического отрезка. Общая дата Лугового могильника, по Р. М. Мунчаеву, — VI-V вв. до н.э.71 С учетом наличия в том же п. 64/128 изображений, подражающих скифомеотской композиции «птица на рыбе», появившейся в скифском искусстве не ранее 1-й половины V в. до н.э.72, можно сузить датировку данного комплекса и соответственно блях со свернувшимся хищником до V в. до н.э. Таким образом, предельные рамки Кумбултинского типа могут быть определены как V — начало IV в. до н.э.

Возможно, композиционно (но не содержательно) с Кулаковско-ковалевским типом также связаны изображения льва (рис. 13, 1-3), не имеющие местного природного прототипа (Panthera leo). Это 3 изображения, происходящие с территории Крыма (1), Прикубанья (3) и Среднего Подонцовья (2); они оформляют бронзовые уздечные бляхи (1, 3) и золотую нашивную бляшку (2). Изображен хищник с короткой мощной головой, большим овальным ухом, широким туловищем, с гривой или ее рудиментом (скорее всего, это лев; ср. Ильинская 1971, с. 80). Данный тип можно именовать «Акбурунско-семибратненским».

Рис. 13. Акбурунско-семибратненский тип изображений свернувшегося хищника. 1 — мыс Ак-Бурун, погребение 5 (Яковенко 1970, 56, рис. 24, 3); 2 — Старый Мерчик, курган, раскопанный А. В. Бандуровским в 2001 г., находка в насыпи, подкурганное погребение разрушено в период ВОВ (Окатенко, Буйнов 2010, 79, 80, рис. 1, 5); 3 — Семибратние курганы, курган 4 (Артамонов 1966, рис. 62).

68 Ср. Мошинский, Переводчикова 2004, 8.

69 Мошинский 2006, табл. 1, 141, табл. 2.

70 Мошинский 2006, табл. 1, 141.

71 Мунчаев 1963, 211.

72 См. Канторович, Эрлих 2006, 87, 99-101.

Хронологическую основу этого типа составляет объективная датировка семибратненских блях из кургана 4 группы Семибратних по античной керамике датируется серединой — 3-й четвертью V в. до н.э.73 или более узко — 440430 гг. до н.э. по чернолаковым чашкам из этого комплекса74. Сходно должно датироваться близкое ему акбурунское изображение, что не противоречит датировке происходящей из акбурунского комплекса бляхи в виде конечности хищника типа «Ак-Бурун — Острая могила», датируемого в рамках V — 3-й четверти IV в. до н.э. (акбурунское изображение конечности находится в начале эволюционного ряда, соответствующего данному типу75). Старомерчикское изображение представляется подражанием изображениям такого рода, как семибратненское и акбурунское, и может быть ориентировочно датировано 2-й половиной V в. до н.э. Таким образом, совокупная дата Акбурунско-семибратненского типа — середина — 2-я половина V в. до н.э.

В образном отношении данный тип, безусловно, восходит к передневосточно-античным прототипам. Аналогию изображениям Акбурунско-семибратненского типа составляют изображение хищника на золотой бляхе из Зивие76, близость ко -торой в отношении семибратненского изображения уже отмечена Д. С. Раевским и М. Н. Погребовой77, а также на обушке топорика из Метрополитен-Музея78. Саккызская бляха, по ряду признаков близкая акбурунско-семибратненскому типу, с учетом более поздней ее датировки по отношению к остальным предметам из

Зивие79 могла быть прототипом этого типа (рис.16).

***

Картографирование изображений, произведенное по типам (рис.14), демонстрирует, что тема свернувшегося хищника реализуется во всех без исключения субрегионах восточноевропейского локального варианта скифского звериного стиля. 64 из 66 изображений распределяются по 48 местонахождениям (еще одно изображение происходит, скорее всего, из Прикубанья, т. к. оформляемая им бляха хранится в Краснодарском музее; еще в одном случае (бляха из ГАИМК) происхождение изображения неизвестно, но предположительно связано с восточноевропейской зоной скифского звериного стиля).

Совокупная хронология типов (табл. 2) демонстрирует популярность данного сюжета в восточноевропейском скифском зверином стиле на всем протяжении его существования, начиная со 2-й четверти VII и вплоть до конца IV в. до н.э.

При этом в восточноевропейском скифском зверином стиле, как мы видели, существуют две иконографические базовые линии разработки сюжета свернувшегося в кольцо хищника, воплотившиеся в Келермесско-яблоновском и Кулаков-ско-ковалевском типах. Изображения Кулаковско-ковалевского типа распространены во всех без исключения зонах скифской археологической культуры, тогда как Келермесско-яблоновский тип не встречен лишь в Среднем Подонье, что

73 Коровина 1957, 186.

74 Горончаровский 2013, 232, табл. 1.

75 См. подробнее: Канторович 2011, 31-34.

76 Сорокин 1972, 75-78.

77 Погребова, Раевский 1992, 105, рис. 6.

78 Фаркаш 1992, 169-170, рис. 2, 3.

79 Погребова, Раевский 1992, 90-91, 115, рис. 14.

Рис. 14. Картография типов изображений свернувшегося хищника в восточноевропейском скифском зверином стиле. Отдел I, типы: 1 — Келермесско-яблоновский, 2 — Старшая могила, 3 — Кулаковско-ко-валевский, 4 — Кумбултинский, 5 — Акбурунско-семибратненский, 6 — Ольвийско-ба-совский, 7 — Роменский, 8 — Кулаковский. Отдел II, типы: 1 — Ольвийский.

Рис. 15. Сводная хронология типов изображений свернувшегося хищника в восточноевропейском скифском зверином стиле Отдел I, типы: 1 — Келермесско-яблоновский, 2 — Старшая могила, 3 — Кулаковско-ко-валевский, 4 — Кумбултинский, 5 — Акбурунско-семибратненский, 6 — Ольвийско-ба-совский, 7 — Роменский, 8 — Кулаковский. Отдел II, типы: 1 — Ольвийский.

объясняется практическим отсутствием на этой территории памятников «скифской архаики».

С ними так или иначе (при определенных воздействиях извне) можно связать появление большинства остальных типов свернувшегося хищника в восточноевропейском зверином стиле. Все эти типы локальные и не столь длительно реализуемые, как базовые.

Дифференцирование изображений, отнесенных нами к Келермесскому и Ку -лаковско-ковалевскому типам, намечается уже в работе А. И. Шкурко80 и четко осуществлено в публикации В. А. Ильинской, причем на значительно меньшем объеме материала, имевшемся тогда в распоряжении исследовательницы81.

Каковы же истоки двух вышеназванных базовых тенденций в реализации сюжета свернувшегося хищника?

В данной работе не ставится задача решить сложный вопрос об истоках сюжета свернувшегося в кольцо хищника в скифо-сибирском зверином стиле в целом, поскольку исследование носит локальный характер. Мы в принципе разделяем мнение В. А. Ильинской о том, что данный сюжет «следует относить к числу наиболее оригинальных, самобытных, ниоткуда не заимствованных мотивов, составляющих первоначальное ядро скифского звериного стиля»82. При этом исследователи давно обратили внимание на композиционные (но не образно-видовые) параллели этому сюжету в Китае, начиная с эпохи неолита и далее в эпоху Шань-Инь во II тыс. до н.э.83 Вместе с тем, при наличии определенных ком-

80 Шкурко 1969, 31-37.

81 Ильинская 1971, 83-84, рис. 101, 1-3; см. также: Ильинская 1968, 134.

82 Ильинская 1971, 78; ср. Полидович 2001, 28-29.

83 Курочкин 1993, 64-66, рис.2; Богданов 2006, 36 сл.

позиционных импульсов из Китая и Монголии84, данный сюжет мог спонтанно продуцироваться в конкретном регионе скифо-сибирского мира для воплощения собственных мифологических представлений85, на основе собственного опыта изучения природы — см. справедливое замечание Л. Л. Барковой, охарактеризовавшей эту позу как «типичную для отдыхающей кошки»86; идея Л. Л. Барковой подтверждается наблюдениями за домашними животными семейства кошачьих (рис. 16, А). Следовательно, при наличии природного композиционного прототипа данного сюжета, при условии идейной востребованности, которая, очевидно, была связана с некой устойчивой и (вероятно) универсальной мифологемой в ски-фо-сибирском мире, эта тема могла легко воспроизводиться в любом локальном варианте скифо-сибирского звериного стиля.

При этом какие-то регионы скифо-сибирского мира могли выступать в этом отношении первооткрывателями и «донорами» для других регионов. В этой связи очень интересна гипотеза Ю. Б. Полидовича о двух «провинциях» в развитии темы свернувшегося хищника в скифо-сибирском зверином стиле — «западной» и «восточной». Эта концепция основана на анализе композиции изображений раннескифской эпохи, дифференцировании изображений по контуру, взаимоположению ног и позиции хвоста87. Однако заключение исследователя (основанное на ряде семиотических гипотез и на тщательном стилистическом анализе) о первичности «западной» провинции (в силу большей композиционной продуманности и большей вариативности соответствующих изображений) по отношению к «восточной» нуждается в дальнейшем обосновании на основе всего имеющегося на сегодня материала88. Проистекающий из этого однозначный вывод Ю. Б. Полидовича о Северном Кавказе как истоке формирования сюжета свернувшегося в кольцо хищника89, думается, приходит в противоречие с хронологией. При всей дискуссионности датировки кургана Аржан-1, к которому относится знаменитая бляха с изображением свернувшегося кошачьего хищника (рис.16), несомненна более ранняя дата этого кургана или как минимум его синхронность по отношению к древнейшим северокавказским комплексам с изображением свернувшегося хищника — к Южному погребению кургана 1 у хут. Красное Знамя и к Келермесским курганам ранней группы (в соответствии с аргументированной выше хронологической позицией этой группы).

Очевидно, именно из сако-сибирской зоны «скифского мира» («восточной провинции» свернувшегося хищника, по Ю. Б. Полидовичу) приходят изображения, давшие импульс появлению первых изображений «хищника в кольце» в вос

84 Черемисин 1987, 152; Савинов 2002, 67-75; Богданов 2006, 37-39, рис.4.

85 Так, например, А. К. Акишев и Е. С. Богданов аргументировали изначальный утробный характер этой позы соответственно как коннотации охранительного космического огня (Акишев 1980, 48) и как символа вселенского и жизненного круговращения (Богданов 2006, 36-41); Д. С. Раевский обосновал структурное соответствие образа свернувшегося в кольцо хищника и идеограммы «мирового змея» (Раевский 1985, 118, 119); гипотезу об астральной символике выдвинули В. Е. Ларичев и С. А. Комиссаров (Ларичев, Комиссаров 2002, 181-192) и т.д.

86 Баркова 1983, 23.

87 Полидович 1994, 67; 2001, 30-32.

88 См., в частности, критику этой концепции в работе Е. С. Богданова (Богданов 2006, 40-41).

89 Полидович 2001, 32. В предыдущей работе, посвященной этой теме, исследователь не был столь категоричен и допускал независимое зарождение изобразительной схемы свернувшегося хищника в «западной» и «восточной» провинциях (Полидович 2001, 74).

Рис. 16. Вероятные истоки и параллели изображений свернувшегося хищника восточноевропейского локального варианта скифо-сибирского звериного стиля. А — свернувшийся в кольцо кошачий хищник в природе, фото автора; 1 — Аржан-1, камера 2 (Богданов 2006, табл. VI, 2); 2 — Майэмир (Баркова 1983, табл. 1,1); 3 — Келер-месско-яблоновский тип, Келермес, курган 2/В, набор коня 7; 4 — тип «Старшая могила»; 5 — Ольвийско-басовский тип; 6 — Чистый Яр (Арсланова 1974, 77-83, рис. 22); 7 — Ольвийский тип; 8 — Пантикапей (фото А. Р. Канторовича по: ОАМ, Инв. № 45166)); 9 — Золотой курган (Богоука 1928, р1.16А); 10 — Роменский тип; 11 — Блюменфельд, курган А 12 (Чежина 1984, рис. 1, 4); 12 — с. Пьяновка близ Бугуруслана (Чежина 1984, рис. 1, 1); 13 — Кулаковско-ковалевский тип; 14 — Кулаковский тип; 15 — Кумбултинский тип; 16 — Зивие (Баркова 1983, табл. 2, 1); 17 — Акбурунско-семибратненский тип.

точноевропейском зверином стиле, таких как краснознаменское и ранние келер-месские (рис. 16). Они, в свою очередь, стали истоком Келермесско-яблоновско-го типа, определившего иконографию (преимущественно семейства кошачьих) в восточноевропейском локальном варианте звериного стиля в эпоху «скифской архаики». В эпоху «скифской классики» эта тенденция уступает здесь место новой образно-стилистической линии хищника (преимущественно семейства волчьих) Кулаковско-ковалевского типа, восходящего, вероятно, к композиции Ке-

лермесско-яблоновского типа, но при одновременном воздействии темы волчьего хищника, пришедшей из зоны «савроматского» (и, возможно, кобанского искусства), где этот образ как в полнофигурном, так и в редуцированном отражении был широко разработан в рамках различных композиционных трактовок.

ЛИТЕРАТУРА

Акишев А. К. 1984: Искусство и мифология саков. Алма-Ата.

Алексеев А. Ю. 2003: Хронография Европейской Скифии УП-ГУ вв. до н.э. СПб.

АлексеевА.Ю., Рябкова Т. В. 2010: Скифы // Античное наследие Кубани. Т.1 / Г. М. Бонгард-Левин, В. Д. Кузнецов (ред.). М., 236-259.

Арсланова Ф. Х. 1974: Новые материалы VП-VГ вв. до н. э. из Восточного Казахстана // Бронзовый и железный век Сибири / Материалы по истории Сибири. Древняя Сибирь. Вып. 4. Новосибирск, 77-83.

Артамонов М. И. 1966: Сокровища скифских курганов в собрании Государственного Эрмитажа. Прага.

Бандуровский А. В., Буйнов Ю. В. 2000: Курганы скифского времени (северскодонец-кий вариант). Киев.

Баркова Л. Л. 1983: Изображения свернувшихся хищников на золотых пластинках из Майэмира // АСГЭ. 24, 20-31.

Батчаев В. М. 1985: Древности предскифского и скифского периодов // Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии в 1972-1979 гг. Вып. II. / В. И. Марковин (ред.). Нальчик, 7-115.

Бобринский А. А. 1894: Курганы и случайные археологические находки близ местечка Смелы. Т.П. СПб.

Богданов Е. С. 2006: Образ хищника в пластическом искусстве кочевых народов Центральной Азии. Новосибирск.

Васильев С. А. 2000: К вопросу о происхождении сюжета «хищник, свернувшийся в кольцо» в скифском зверином стиле: Каталог изображений. СПб.

Гавриш П. Я. 2000: Племена сшфського часу в л1состепу Дшпровського Л1вобережжя (за матер1алами Припсшля). Полтава.

Галанина Л. К. 1977: Скифские древности Поднепровья (Эрмитажная коллекция Н. Е. Бранденбурга). САИ. Вып. Д1-33. М.

Галанина Л. К. 1983: Раннескифские уздечные наборы // Археологический сборник (Гос. Эрмитажа). Вып. 24 / Б. Б. Пиотровский (ред.). Л., 32-55.

Галанина Л. К. 1997: Келермесские курганы (Степные народы Евразии, I). М.

Галанина Л. К., Алексеев А. Ю. 2010: Древности скифской эпохи из Прикубанья // Античное наследие Кубани. Т.3. / Г. М. Бонгард-Левин, В. Д. Кузнецов (ред.). М., 170-197.

Горончаровский В. А. 2013: О хронологии Семибратних курганов // Третья Абхазская международная археологическая конференция: Проблемы древней и средневековой археологии Кавказа: Материалы / М. Т. Кашуба, А. Ю. Скаков (ред.). Сухум, 330-333.

Дьяченко А. Н., Мэйб Э., Скрипкин А. С., Клепиков В. М. 1999: Археологические исследования в Волго-Донском междуречье // Нижневолжский археологический вестник. Вып. 2, 93-126.

Журавлев Д. В. (ред.) 2002: На краю ойкумены. Греки и варвары на северному берегу Понта Эвксинского. М.

Замятнин С. Н. 1946: Скифский могильник «Частые курганы» под Воронежем (Раскопки Воронежской ученой архивной комиссии 1910-1915 гг.) // СА. VIII, 9-50.

Збруева А. В. 1952: История населения Прикамья в ананьинскую эпоху / (МИА). 30. М.

Зуев В. Ю. 1994: Образ свернувшегося в кольцо хищника из IV Семибратнего кургана (иконографические истоки и их исторический контекст) // Взаимодействие древних культур и цивилизаций и ритмы культурогенеза. Археологические изыскания. 13, 90-94.

Ильинская В. А. 1968: Скифы Днепровского Лесостепного Левобережья. Киев.

Ильинская В. А. 1971: Образ кошачьего хищника в раннескифском искусстве // СА. 2, 64-85.

Ильинская В. А., Тереножкин А. И. 1983: Скифия VП-ГV вв. до н.э. Киев.

Канторович А. Р. 2007а: Конские налобники/наносники с петлей и крючком и их связь с некоторыми мотивами скифо-сибирского звериного стиля // Раннш зал1зний в1к Евразп: до 100-р1ччя ввд дня нарождення Олекая Твановича Тереножшна. Матер1али М1жнародно1 науково1 конференцп (16-19 травня 2007 р.) / Скорый С. А. (ред.). Кшв-Чигирин, 74-77.

Канторович А . Р. 2007б: О некоторых предметах конского снаряжения с городища «Чайка» // Материалы исследований городища «Чайка» в Северо-Западном Крыму. Сборник научных трудов / Попова Е. А. (ред.). М., 252-274.

Канторович А. Р. 2011: К вопросу об основных принципах классификации изображений скифского звериного стиля // От палеолита до средневековья. Сборник научных статей / Егоров В. Л. (ред.). М., 29-38.

Канторович А. Р. 2012: Проблема хронологии образа бараноптицы (грифобарана) в раннескифском зверином стиле // Культуры степной Евразии и их взаимодействие с древними цивилизациями. Материалы международной научной конференции, посвященной 110-летию со дня рождения выдающегося российского археолога Михаила Петровича Грязнова. Кн. 2. СПб., 362-370.

Канторович А. Р. 2014: Скифский звериный стиль Восточной Европы и категории украшаемых вещей // Феномен Бшьського городища 2014. До 70^ччя вщдшу археологи раннього залiзного вшу 1нституту археололгп НАН Украни та 80^ччя з дня народження видатного украшського археолога професора £. В. Черненка (1934-2007) / Скорый С. А. (ред.). Кив; Полтава.

Канторович А. Р., Шишлов А. В. 2014: Зооморфная бутероль из курганной группы «Семигорье» и тема свернувшегося в кольцо хищника в раннескифском зверином стиле // Вестник ЮНЦ РАН. Т. 10. № 4, 85-95.

Канторович А. Р., Эрлих В. Р. 2006: Бронзолитейное искусство из курганов Адыгеи (VIII-III века до н.э.). М.

Капошина С. И., 1956: О скифских элементах в культуре Ольвии // Ольвия и Нижнее Побужье в античную эпоху / МИА. 50, 154-189.

Ковпаненко Г.Т., Бунятян Е.П. 1978: Скифские курганы у с.Ковалевка Николаевской области // Курганы на Южном Буге / Генинг В. Ф. (ред.). К.

Копейкина Л. В. 1972: Расписная родосско-ионийская ойнохоя из кургана Темир-Гора // ВДИ. 1, 147-158.

Кореняко В. А., Лукьяшко С. И. 1982: Новые материалы раннескифского времени на левобережье Нижнего Дона // СА. 3, 149-164.

Коровина А. А. 1957: К вопросу об изучении Семибратних курганов // СА. 2, 174-187.

Королькова Е. Ф. 2006: Звериный стиль Евразии. Искусство племен Нижнего Поволжья и Южного Приуралья в скифскую эпоху (VII-IV вв. до н.э.). СПб.

Кузнецова Т. М. 2002: Зеркала Скифии ^-0! века до н.э. Т. I. М.

Кулатова I. М. 1995: Хрестовидна бляха сшфсько1 доби з Еншвець у Посулл // Пол-тавський археолопчний збiрник. Вип 3, 130-147.

Курочкин Г. Н. 1993: Изображение свернувшегося хищника в тагарском искусстве // КСИА. 207, 59-67.

Ларичев В. Е., Комиссаров С. А. 2002: Драконический мир, драконическое время (к проблеме семантики свернутого кольцом хищника) // История и культура Востока Азии.

Материалы международной научной конференции (г. Новосибирск, 9-11 декабря 2002 г.). Т.1 / Алкин С. В. (ред.). Новосибирск, 181-192.

Либеров П. Д. 1951: Курганы у села Константиновки // КСИИМК. 37, 137-143.

Либеров П. Д. 1965: Памятники скифского времени на Среднем Дону. САИ. Д1-31. М.

Масленников А. А. 2001: Варвары, греки и Боспор Киммерийский до Геродота и при нем // ДБ. 4, 291-323.

Медведев А. П. 2001: Раскопки Староживотинного могильника скифского времени // Верхнедонской археологический сборник. 2, 4-14.

Монахов С. Ю. 2003: Греческие амфоры в Причерноморье. Типология амфор ведущих центров экспортеров товаров в керамической таре. Каталог-определитель. Саратов.

Мошинский А. П. (ред.) 2003: Конь и всадник. Взгляд сквозь века. Каталог выставк. М.

Мошинский А. П. 2010: Древние бронзы Кавказа. М.

Мошинский А. П. 2006: Древности горной Дигории VII-IV вв. до н.э. систематизация и хронология. М.

Мошинский А. П., Переводчикова Е. В. 2004: Скифский звериный стиль в кобанских могильниках Дигории // БИ. Вып. VII, 5-26.

Мунчаев Р.М. 1963: Луговой могильник (исследования 1956-1957 гг.) // Древности Чечено-Ингушетии / Крупнов Е. И. (ред.). М., 139-211.

Новичихин А. М. 1998: Новый памятник искусства звериного стиля с территории азиатского Боспора // Историко-археологический альманах. Вып. 4, 27-28.

Окатенко В. М., Буйнов Ю. В. 2010: Курган з похованнями сшфського типу бшя Старого Мерчика // Археолопя. 1, 78-90.

Патрушев В. С., Халиков А. Х 1982: Волжские анальинцы: Старший Ахмыловский могильник. М.

Переводчикова Е. В. 1984: Характеристика предметов скифского звериного стиля // Археолого-этнографические исследования Северного Кавказа / Кирей Н. И. (ред.). Краснодар, 5-15.

Петренко В. Г. 1967: Правобережье Среднего Приднепровья в V-III вв. до н.э. // САИ. Д1-4. М.

Петренко В. Г. 1989: Скифы на Северном Кавказе // Археология СССР. Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время / Мелюкова А. И. (ред.). М., 216-223.

Петренко В. Г. 2006: Краснознаменский могильник: элитные курганы раннескифской эпохи на Северном Кавказе. Corpus tumulorum scythicorum et sarmaticorum. 1. М., Берлин; Бордо.

Петренко В. Г., Маслов В. Е., Канторович А. Р. 2000: Хронология центральной группы курганов могильника Новозаведенное-II // Скифы и сарматы в VII-III вв. до н.э.: пало-экология, антропология и археология / Гуляев В. И., Ольховский В. С. (ред.). М., 238-248.

Погребова М. Н., Раевский Д. С. 1992: Ранние скифы и древний Восток. М.

Погребова М. Н., Раевский Д. С. 2001. «Уйгаракский аргумент» в контексте дискуссии о происхождении звериного стиля скифской эпохи // РА. 4, 45-52.

Полш С. В. 1987: Хронолопя ранньосшфських пам'яток // Археолопя. Вип.59, 17-36.

Полидович Ю. Б. 1994: О мотиве свернувшегося хищника в скифском «зверином стиле» // РА. 3, 63-78.

Полидович Ю. Б. 2001: К истокам скифского искусства: происхождение мотива свернувшегося хищника // РА. 3, 25-34.

Полидович Ю. Б. 2008: Об одной изобразительной традиции в искусстве народов скифского мира // Номады казахских степей: этносоциокультурные процессы и контакты в Евразии скифо-сакской эпохи / Самашев З. С. (ред.). Астана, 39-59.

Полiдович Ю. Б. 2000: Сшфсьш хрестоподiбнi бляхи // Археолопя. 1, 35-48.

Прокопенко Ю. А. 2005: Историко-культурное развитие Центрального Предкавказья во второй половине I тыс. до н. э. Ставрополь.

ПьянковА. В., Тарабанов В.А. 1997: Mогильник протомеотского времени Казазово 3 и другие находки из чаши Краснодарского водохранилища // Памятники предскифского и раннескифского времени на юге Восточной Европы (MИАР. i) / Ольховский В. С. (ред.). M., 62-70.

Раевский Д. С. 1985: Mодель мира скифской культуры: Проблемы мировоззрения ираноязычных народов евразийских степей I тысячелетия до н. э. M.

Савинов Д. Г. 2002: Ранние кочевники Верхнего Енисея. Археологические культуры и культурогенез. СПб.

Савченко Е. И. 2009: Снаряжение коня скифского времени на Среднем Дону как археологический источник // Археология Среднего Дона в скифскую эпоху. Труды Донской археологической экспедиции ИА РАН, 2004-2008 гг. / Гуляев В. И. (отв. ред.). M., 221-325.

Самоквасов Д. Я. 1908: Mогилы русской земли. Описание археологических раскопок и собрания древностей. M.

Сорокин С. С. 1972: Свернувшийся зверь из Зивие // СГЭ. XXXIV, 75-78.

Таиров А. Д. 2003: К вопросу о связях ананьинских племен с сакским миром // Вестник Челябинского университета. Серия i, История. 2, 22-29.

Толстиков В. П. 2011: Конское захоронение на верхнем плато акрополя Пантикапея // БЧ. Вып. XII, 365-368.

Фаркаш Э. 1992: Искусство кочевников в музеях США // ВДИ. 4, 195-204.

Фармаковский Б. В. 1914: Архаический период в России // MАР. 34, 17-78.

Ханенко Б. И., Ханенко В. И. 1899: Древности Приднепровья и побережий Чёрного моря. Вып. II. Киев.

Чежина Е. Ф. 1991: Орнаментированные кабаньи клыки и их имитации в скифскую эпоху // АСГЭ. 31, 30-42.

Чежина Е. Ф. 1984: Изображения свернувшегося в кольцо хищника в искусстве Нижнего Поволжья и Южного Приуралья в скифскую эпоху // АСГЭ. 25, 61-64.

Черемисин Д. В. 1987: К вопросу о происхождении мотива свернувшегося в кольцо хищника (изображения на оленных камнях) // Исторические чтения памяти Mихаила Петровича Грязнова: Тез. докл. / Mатюшенко В. И. (ред.). Омск, 150-152.

Шкурко А. И. 1969: Об изображении свернувшегося в кольцо хищника в искусстве лесостепной Скифии // СА. i, 31-39.

Эрлих В. Р. 1991: Mеотские мечи из Закубанья // Древности Северного Кавказа и Причерноморья / Лесков А. M. (ред.). M, 31-47.

Яковенко Э. В. 1969: Клыки с зооморфными изображениями // СА. 4, 200-207 .

Яковенко Э. В. 1970: Уздечный набор V в. до н.э. из Восточного Крыма // КСИА. 124, 54-60.

Яковенко Э. В. 1976: Предметы звериного стиля в раннескифских памятниках Крыма // Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. M.

Borovka G. 1928: Scythian Art. London.

Levitki O. 1998: Consideratii asupra monumentelor funerare din perioada Hallstattiana tar-zie de pe territorial Moldovei // Revista Arheologicä. 2, 28-59.

Mahot F. (red.) 2001: L' or des Amazones. Peuples nomades entre Asie et Europe, VIe siècle av. J.-C. — IVe siècle apr. J.-C. Paris.

Müller-Wille R. M., Schietzel K. (msg.) 1991: Gold der Steppe. Archäologie der Ukraine. Schleswig; Neumünster.

Reeder E. (ed.) 1999: Scythian Gold. Treasures from Ancient Ukraine . New York.

THE EVOLUTION AND CHRONOLOGY OF THE MOTIF OF CURLED BEAST IN THE EASTERN-EUROPEAN SCYTHIAN ANIMAL STYLE

A. R. Kantorovich

The motif of a curled beast of prey is one of the key themes of the Scythian-Siberian animal style. On the basis of morphological images classification and chronology of relevant funerary complexes the author identifies and describes 9 iconographical types involving all currently known images of curled predator of the 7th — 4th centuries BC of the Eastern-European local zone of the Scythian-Siberian animal style (in total 66 original images). Based on this typology two principal diochronic trends in the implementation of this motif are differentiated. The author raises the questions concerning the origin of the motif in the Scythian-Siberian animal style as a whole and in its Eastern-European zone version.

Key words: Eastern-European Scythian animal style, motif of curled beast of prey